Дмитрий Крюков
Интервью с Александром Коржемпо

Подозреваю, что имя Александра Ивановича Коржéмпо до этого текста вы не слышали или, как минимум, слышали нечасто. Признаюсь, я тоже узнал об Александре Ивановиче не так давно, но сразу заметил, насколько восторженно и с каким уважением о нём пишут. Анна Броновицкая, искусствовед, один из авторов прекрасной книги про архитектуру Алматы, написала мне, когда я просил телефон Александра Ивановича: «Коржемпо замечательный!». Александр Иванович всегда умудрялся опережать своё время, и до сих пор масштаб его действий и мыслей не оценён в подобающей мере.

Александр Коржемпо

Фотография Артура Шадьяра

Когда я оказался в Алматы, мне удалось договориться с Александром Ивановичем о встрече. Мы встретились в кафе у Новой площади — Александр Иванович живёт в доме, к постройке которого он тоже приложил руку. Коржемпо 85 лет, но по голосу этого совершенно невозможно предположить.

Проект Александра Коржемпо

Архитектурный проект бизнес-центра авторства Александра Коржемпо

— Александр Иванович, в качестве сувенира в Москву я купил шоколадку, на которой изображен аппаратно-студийный комплекс. Мало кому удавалось сделать такое нетипичное по функционалу здание одним из символов большого города! Но вы же не коренной алматинец, да? Кажется, вы вообще МАРХИ заканчивали?

— Да. Понимаете, я же заканчивал институт давно. Если не ошибаюсь, в 1957 году. И сюда я попал по распределению — тогда это было дело обязательное. Сначала я попал в Бишкек, тогда он назывался Фрунзе — у меня там тоже есть несколько объектов построенных. И потом мой непосредственный начальник переехал сюда, пригласил меня — и я тоже поехал, с тех пор я и работаю в Алма-Ате.

— А изначально вы из Москвы или ещё откуда-то приехали?

— Приехал я из Краснодара после окончания десятилетки, но не в Москву, а вовсе даже в Санкт-Петербург. Я приехал в Петербург поступать на архитектурный факультет ЛИСИ (Ленинградский инженерно-строительный институт). Но Ленинград был город специфический, он и сейчас специфический... В общем, когда были подведены итоги по экзаменам в ЛИСИ, мне сказали, что все архитектурные места заняты и предложили инженерный факультет. Невзирая на то, что в то время было очень сложно поступить в институт, я отказался.

Но получилось так, что в этот период в ЛВХПУ имени В. И. Мухиной — это бывшее Центральное училище технического рисования Штиглица — открыли архитектурный факультет и объявили конкурс на поступление. А надо понимать, что во дворе Академии находился архитектурный техникум, из него в тот год выпускались 300 человек. Естественно, все 300 человек подали заявление на поступление. Ну и я тоже подал заявление, почему бы и нет. И конкурс там был примерно... 500 желающих на 12 мест. Как у меня получилось пройти этот конкурс, я не знаю. Это просто везение или ещё что-то такое, сложно объяснимое.

— Но это как будто бы совершенно не приблизило вас к МАРХИ...

— Это была сложная история. В Академии я проучился два года. И после этого внезапно они решили закрыть факультет архитектуры. Уж не знаю из каких соображений, но решили так. Надо отдать им должное: студентам в компенсацию дали выбрать любой вуз Советского Союза: хоть тот же ЛИСИ, хоть московский, хоть киевский, и всё это даже без потери года. Кто-то поехал в Киев, кто-то остался в Петербурге, ну а мне мамаша сказала: «У тебя лёгкие плохие, давай-ка уезжай из Ленинграда, езжай например в Москву». И вот я поехал в Москву, с третьего курса я был уже в МАРХИ и до окончания оставался там.

— И потом был Фрунзе?

— После того, как наш учебный процесс закончился, нам предложили распределение. В то время архитекторы были ещё в почёте, так что нам предложили выбирать почти любую организацию почти в любом городе — начиная от главного архитектора и заканчивая главным специалистом в любом институте. А у нас был один студент, который приехал из Фрунзе, у него там жил дед, а у деда был свой огромный сад с апортом, он оттуда отправлял эти яблоки в Петербург ещё. И вот этот парень нам сказал: «Да поехали все во Фрунзе, там горы, там солнце, там арбузы, яблоки, фрукты-овощи... Чего там только нет!». И, видимо, он очень убедительно это всё рассказывал, так как он сагитировал 11 человек — в то время это было невозможная цифра! И вот мы все 11 явились во Фрунзе и работали там: кто один год, кто — два, кто — три, кто вообще там остался.

Конечно, мы не просто так там яблоки ели. Кое-что там делали. К генеральному плану руки приложили, да и прочей работы у нас было навалом. Но потом мой руководитель, который вёл мастерскую во Фрунзе, переехал в Алма-Ату и позвал несколько человек с собой. И с тех пор я нахожусь здесь.

— Так никогда и не уезжали?

— На несколько лет уезжал. В какой-то момент меня пригласил председатель Союза архитекторов России Юрий Петрович Гнедовский в правление союза архитекторов России. Я поехал в Москву и прожил там где-то 9 лет, работая непосредственно в правлении. И в то время ещё я был руководителем фонда развития архитектуры России, но это уже в сущности была не работа, это была должность. Но жена моя была в основном здесь, она написала мне письмо, что она заболела, ей нужно делать операцию, так что мне пришлось всё там оставить и вернуться. Так что всё, что Бог послал, все работы в основном во Фрунзе и тут, в Алма-Ате.

— Я смотрел фильмы про вас, и там в основном про три крупных объекта рассказывают. Кинотеатр «Арман», который как будто ледник, сошедший с гор; аппаратно-студийный комплекс и ворота парка Первого президента.

— А у меня таких масштабных работ здесь больше и нет. Ещё несколько жилых домов и вот эти объекты, которые вы назвали. Но надо понимать, что я работал и главным архитектором проектов, и главным архитектором института, и главным художником города. Объектов, которые проходили через мои руки, конечно, намного больше, чем те, которые осуществлены именно с моим авторством. Есть у меня ещё один объект в Домодедово под Москвой — ресторан «Казахстан». Тогда было какое-то международное событие, и каждая республика должна была построить свой ресторан в пределах Москвы или неподалёку. И вот я построил ресторан в Домодедово, в парковой зоне, в своё время он был очень престижным. Недавно мне позвонили, сказали: «Знаешь, наш ресторан заброшен и закрыт». Жаль.

— Надо съездить посмотреть. Даже не знал про него.

— Да, он там парковой зоне, с круглыми залами, с круглым двориком. Можете попробовать с самолёта посмотреть — когда самолёт взлетает, он сразу под крылом, где-то в парковой зоне Домодедово.

— Вы довольны таким раскладом? Хотелось ли вам самому больше проектировать или общая координация разных проектов вас устраивала?

— Вы знаете, я считаю, что всё у нас предопределено, я в случай не верю. И то, что было — слава Богу, я этим доволен. Что мне удалось сделать — больше, значит, не положено. Скучно мне не было, интересно мне было всю жизнь. Даже когда я был на административной должности зампредседателя союза архитекторов России — там тоже была интересная работа, потому что приходилось работать с архитекторами по всей стране. Это был отдельный этап, который дал возможность использовать другие свои возможности или невозможности, свои ресурсы в различных областях.

— Что для вас Алма-Ата? Вы сроднились с ней за эти годы? Она ваша?

— Да, да. Конечно. Алма-Ата — отличный город. Она в такой хорошей климатической зоне, обилие фруктов, овощей, да и погодные условия тут оптимальные. Так что жаловаться не приходится. Разве что многие спорят, что Бишкек с точки зрения климата ещё более комфортный (смеётся). Но особой разницы нет.

— Даже сейчас? Сейчас же в Бишкеке многое изменилось, я вот был там пару лет назад...

— Вы знаете, там трудно что-либо изменить. Во-первых, там возможности экономические не такие, как где-то в другом месте, а во-вторых, там не изменишь природу. Она задана, она через все вот эти дела просматривается и остаётся сама собой.

Проект Александра Коржемпо

Архитектурный проект жилого комплекса в предгорьях авторства Александра Коржемпо

— А то, что здесь горы, по сути, прямо в городе — это сильный отпечаток накладывает? Вы говорили, что кинотеатр «Арман» — будто кубик льда, съехавший с гор. Тут есть ещё такие здания, которые с горами резонируют?

— Если убрать в Алматы горы, это уже будет совсем другой город. Это будет совсем другая ситуация, совершенно иные климатические условия, совершенно другая аура. Надо уметь увидеть то, что есть, надо уметь этим воспользоваться.

— Я слышал, что Динмухаммед Кунаев (многолетний первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР) активно интересовался архитектурой модернизма и даже авангарда. Он как-то с вами пересекался в работе? Можете немного рассказать про это?

— Да что тут сказать — всё, что здесь сделано в то время, сделано в основном при его непосредственном участии, при его руководстве. Он имел свою точку зрения, что всегда очень ценно. Надо быть честным — всё-таки лучшие объекты были построены при нём. Когда мы этот аппаратно-студийный комплекс проектировали, мы это делали совместно с московским институтом связи, есть такой режимный институт. И когда мы придумали тот вариант фасада, который осуществлён, то союз архитекторов Казахстана и Госстрой были против очень категорично. Был собран Союз архитекторов, который сказал, что такую архитектуру нельзя пропускать; был собран Госстрой...

— А что им не нравилось? Остекление?

— Да вообще им проект не нравился. Для того времени это было смело. Проект действительно выпадал из списка всех существующих, видимых образцов, поэтому он не получил никакого понимания или поддержки. Но так как кабинет Кунаева выходил окнами из Дома правительства как раз на эту сторону, и он наблюдал за процессом строительства, то благодаря ему, невзирая на протест Союза архитекторов и Госстроя, объект был осуществлён именно в таком варианте. Он сказал своё слово.

— Нужна смелость, чтобы за относительно небольшой период сделать столько модернистских зданий в городе.

— Не знаю, не знаю... Я считаю, что это тоже всё данность. Архитектор является акушером, когда возникает здание. Оно возникает независимо от него, оно возникает независимо ни от кого, и будет оно, не будет — не может быть разговора. Если оно должно быть, оно будет. Гусеница не может не стать бабочкой. И так же я считаю, что каждый объект, который рождается, он рождается сам, а архитектор является акушером, который только помогает ему появиться на свет.

— Александр Иванович, а что за история про то, что когда принимали кинотеатр «Арман», там неподалёку бульдозеры стояли, готовые сносить здание. Это не преувеличение?

— Нет, действительно стояли. Почти всегда объекты, которые мне удалось запроектировать, они в момент своего создания не встречали поддержки, они встречали протест. Ещё на уровне проектов. Это сейчас книги пишут, а тогда... И «Арман» приняли тоже только потому, что Кунаев это согласовал. Так что в создании именно того города, который сегодня у нас есть — его огромная заслуга.

Кинотеатр «Арман»

— Хорошо ли для архитектуры Алматы, что столица переехала в Астану (теперь Нур-Султан), что всё начали перестраивать именно там, а не тут?

— Я думаю, что городу повезло. Я думаю, что то, что сейчас делается в Нур-Султане, для города Алматы было бы пагубно. Здесь совсем другая обстановка, другая атмосфера, другие люди, другое, будем говорить, солнце. И вот то, что здесь создаётся, оно создаётся в соответствии с тем, как оно и должно быть.

— А какое здесь самое любимое или самое красивое на ваш взгляд здание?

— В Алма-Ате? Что значит самое красивое и самое любимое? У меня все мои здания самые красивые и самые любимые. Иначе они не могут....

— Понимаю. А если брать все?

— Многие здания того периода — Дом Офицеров, Дворец пионеров. Это знаковые объекты, которые в то время сформировали основу городской архитектуры. Они должны были здесь быть, должны были возникнуть — и их построили.

— Можно ли предсказать, что будет через 20-30 лет, насколько в архитектуре что-то будет меняться?

— Нет. Нет. И даже не то, что нельзя, а и не надо. Я думаю, оно должно само родиться. И как родится, так и должно быть. Случайностей нет, всё это предопределено. И нам остаётся только способствовать тому, что должно быть.

— Вы сейчас ещё преподаёте в университете?

— Да, я преподаю в Каспийском университете, у нас там есть кафедра архитектуры и дизайна. Я с удовольствием преподаю, мне очень нравится быть среди студентов, потому что их молодость, их задор, их неопытность, их желание вырасти — всё это эмоционально заряжает. И быть среди них, работать с ними — это большое удовольствие.

— Как вам нынешние студенты? Лучше, хуже вашего поколения?

— Одинаково. Есть студенты хорошие, есть плохие, есть средние, есть те, которым мама сказала: принеси диплом, я заплачу. Есть хорошие, которые действительно умеют и хотят развиваться, но их немного. Есть средние, которые учатся тут по разным причинам, по разным возможностям, когда-то лучше, когда-то хуже — это основная масса. Студенты всегда одинаковые.

— Можете чуть подробнее рассказать про вашу административную деятельность?

— Несколько раз я уходил на административные должности, вот и всё. В 1963 году меня позвали в горисполком быть главным художником города — и я несколько лет им был. У меня был в подчинении было «Алматыгороформление» — это большая организация, которая оформляла город 3 или 4 раза в год. К сожалению, все те проекты, которые были осуществлены, не сохранились ни на бумаге, ни в электронном виде, я даже ничего не могу вам показать. Какие-то отдельные фотографии... А по поводу административной работы — когда приглашает горисполком, отказаться же нельзя. Ну вот я и вынужден был идти, хотя творить хотелось. Любопытно, что я был на тот момент единственным беспартийным главным художником города в Советском Союзе.

Мозаика

Фотография Юрия Пальмина

— Я слышал, что в Алма-Ате было много мозаик, панно. А сейчас почти не осталось. Так ли это?

— Не то чтобы совсем уж много... Вот у меня, например, был один объект такой на проспекте Ленина — жилой дом. Там на первом этаже было ателье «Люкс», и там большие витражи, как часто у нас на первых этажах, и там были сделаны панно по моим эскизам, в какой-то мере связанные с процессом шитья и кройки одежды. Они были сделаны в пескоструйной технике, тут был у нас один мастер, он уехал потом. И мы вот техникой пескоструя сделали прекрасные панно в этом здании. И на первом, и на втором этаже. Сейчас их нет. Никто даже не вспоминает. Но они в своё время очень хорошо держали именно вот эту вот зону города в художественном смысле.

— В «Армане» же тоже были панно?

— В «Армане» всё сделал Виктор Константинов. Был такой художник. К сожалению, говорят, что он умер (ДК: Виктор Константинов умер в 2019 году в Бишкеке). В последнее время он от всех отстранился. Он ослеп, последние годы жил замкнуто, и никто к нему не мог даже прийти, поговорить с ним. Всё, что было сделано в «Армане», за исключением скульптуры, которая была во дворике, сделано им, включая корону над фасадом и панно на боковых и главном фасадах. Мне повезло, что в моей жизни был такой художник. Я его считаю наиболее талантливым из всех наших монументалистов. Он мне кажется даже гениальным. В этом я уверен. И нам повезло, что он приехал. Их было три человека: Константинов, Воронин и Капустин. Мы с ними делали кафе во Фрунзе. В итоге Константинов тоже переехал в Алма-Ату. Это большое счастье, что мне повезло работать с таким художником.

— Интерес к конструктивизму держится уже лет десять, во всяком случае в России. Выявляют здания, стараются спасти от сноса, перестройки. Советский модернизм — всё-таки более непростая тема, но сейчас тоже наблюдается рост интереса к зданиям того периода. Есть ли смысл возвращать эти дома к первоначальным проектам? Или пусть всё будет как будет?

— Видите ли, я не считаю, что в архитектуре есть какие-то стили. Любой стиль сковывает инициативу автора, он заставляет его делать то, что ему не хочется. А я считаю, что архитектор всегда должен делать только то, что ему хочется. В стиле, без стиля. Безразлично. Лишь бы он был доволен. Никто, кроме него.

— Но всегда же есть заказчик, который деньги даёт.

— Тут есть такой хитрый парадокс, да. Архитектор обязательно должен угодить заказчику. И он должен выполнить все требования заказчика. И в то же время он должен делать только то, что он хочет. Иначе это будет какая-то чужая работа, которая войдёт в систему города не как произведение, а как подражание. Это уже плохо. Это уже никуда не годится, ни в какие ворота не лезет!

Но, конечно, это непростое дело, трудное. Во-первых, трудное для автора: отрешиться от всего, что он видел, что он знает, и чего от него ждут. Отрешиться и сделать то, что он считает правильным, и убедить заказчика делать так, как он видит. А ведь ещё есть согласующие органы. Потому что у нас же есть в любом случае согласование, которое мы должны проходить. Вот через все эти препятствия архитектор должен пройти и всё равно сделать только то, что он хочет.

Стили — это всё то, что мешает работать. Тот же конструктивизм... У нас в Алма-Ате по конструктивизму не так много объектов, и то, будем говорить, по позднему конструктивизму. Дом правительства, главпочтамт и ещё несколько. Явного, открытого, декларирующего конструктивизма здесь не было. Был конструктивизм специфический, отвечающий условиям, отражающий те требования, которые перед ним ставила та структура городская, в которой он должен существовать.

Проект Александра Коржемпо

Архитектурный проект бизнес-квартала Александра Коржемпо

— Но вот тот же «Арман» перестроили, его сейчас пытаются частично вернуть, как было...

— Да это совсем не «Арман» уже, это уже совсем другой объект. Единственное, если ещё возможно — стоит восстановить фасады, восстановить корону, может, частично восстановить фойе с двориком. Тогда может и будет лучше. «Арман» проектировался, как двухзальный кинотеатр с залами по шестьсот мест, сейчас он четырёхзальный с залами по 350 мест. Таково требование времени. Поэтому никогда не надо жалеть, что твой объект превращается в какую-то такую структуру, которую ты бы никогда не сделал бы, которая тебе не нравится. Это уже не твоё. Ты родил — и всё. Дальше он уже живёт своей жизнью. Он живёт своей жизнью с теми людьми, которые непосредственно к нему имеют отношение. Выполняет те требования, которые им нужны. Поэтому я считаю нормальной такую трансформацию первоначального решения объекта. И думаю, что просто иначе и не может быть.

Ворота парка Первого Президента

Фотография из архива Александра Коржемпо

— Мы не поговорили о третьем вашем крупном объекте — о воротах парка Первого Президента. Вы говорили, что там должны были быть ещё цветочные композиции, а из-за того, что их не сделали, проект получился незаконченным?

— Понимаете, в чём дело... эта входная группа в парк Первого Президента решена как ваза. Это ваза, ваза. Поэтому пространство между колоннами предназначено для того, чтобы сделать там цветочные композиции. Это должна быть живая ваза, в которую вы время от времени вставляете композицию. Она второстепенна по отношению к тем цветочным и зелёным композициям, которые должны её дополнять. Там всё сделано, чтобы этим пользоваться, а не просто считать, что ворота стоят и всё.

— Но как ваза это же толком не используется, я правильно понимаю?

— Я считаю, что это нормально. Не всё сразу. Во-первых, это стоит денег и немалых денег. Во-вторых, должен быть человек, который сумеет всё это делать. Знает цветы, знает их особенности, продолжительность жизни. Просто сейчас у нас нет такого спроса и нет таких специалистов, которые получили бы такой заказ, получили деньги и исполнили это. Я считаю, что в будущем это будет сделано. Когда люди поймут, что это сделано для того, чтобы каждую неделю вид менялся, чтобы ворота были живыми — тогда и работа будет закончена.

Аппаратно-студийный комплекс

Фотография Юрия Пальмина

— Бывали ли случаи, что вы что-то задумали, а строители не смогли реализовать? Я помню, что в аппаратно-студийном комплексе была целая история с поиском нужного стекла.

— Идея фасада АСК отталкивалась прежде всего от того, что это здание для телевидения. Телевидение — это то, что отражает нашу жизнь. Причём отражает не с одной точки зрения, а в идеале — с каждой точки зрения. Вот и было задумано, чтобы каждая плоскость отражала какую-то часть окружающей нас природы. Причём отражало не просто, а в плохую погоду одним, в хорошую — другим... Поэтому там закладывалось первоначально зеркальное стекло. Но зеркального стекла на тот период ещё не было, и единственное, что мы смогли тогда сделать — найти Саратовский стекольный завод, который при всём своём могуществе смог выполнить такое вот стекло, которое там стояло. Со своими плюсами и минусами. Но стекло это было незакалённым, то есть если случилось бы землетрясение (а у нас случаются), то большие куски стекла могли бы разлететься по городу с непредсказуемыми последствиями. Это очень опасно. И когда решили делать реконструкцию, я подумал, что нужно вернуться к первоначальной идее. Но потом мне сказали — знаешь, все люди привыкли к тому, что здание выглядит так, давай оставим как есть, просто заменим стекло на закалённое и сделаем золотистую поверхность.

Аппаратно-студийный комплекс

Фотография Георгия Чумакова для «The Village»

— А есть что-то, о чём вы жалеете? Что-то, что очень хотелось сделать, но не получилось?

— Нет. То, что мне было положено сделать, я сделал. Большего у меня не было, и, наверное, не могло быть.

Большое спасибо Анне Броновицкой, Ксене Степенко, Насте Клёповой и Юрию Пальмину за помощь при подготовке интервью.

Видео

— Творческий путь архитектора Александра Коржемпо на Казахстанском телевидении

— Александр Коржемпо: Арман, его корона и наследие